|
|
От
|
полковник Рюмин
|
|
|
К
|
All
|
|
|
Дата
|
11.06.2001 07:04:43
|
|
|
Рубрики
|
Прочее;
|
О сплетнях, стихах и анекдотах во время Павла I (и не только...)
Интересно, что сопротивление «благородного сословия» своему Государю проходит несколько стадий. И самой ранней стадией была — насмешка. Император был серьезен, а дворянство смеялось. Смеясь, грамотные подданные сочиняли стихи различного достоинства: составление эпиграмм на Государя считалось в 1790-х гг. хорошим тоном. В архивах есть целые рукописные сборники тогдашнего «самиздата». В них всевозможные вирши, которые приписывались в основном Державину, вероятно по той же логике, по которой позже все запретное отнесут к Пушкину. Стишки интересны именно своей бездарностью, непрофессиональностью, «массовидностью». То есть слагали их всякие ротные и канцелярские рифмоплеты. Вот одно. Там после утверждения, что Павел похож на Дон-Кихота, а не на Фридриха II, следовало: >Я пред всем скажу то светом, >Что на Фридриха похож >Только шляпой да колетом, >А отнюдь лишь не умом. Вообще, роль поэтов у нас в истории любой оппозиции всегда была велика. В том числе и в антипавловской оппозиции. В «обществе», в грамотной (в наше время – в «интеллигентной») среде существовал прямо-таки общий повышенный спрос, просто жажда какая-то на пародии и насмешки. А вот строки на строительство Исаакиевского собора: >Се памятник двух царств, >Обоим им приличный, >На мраморном низу >Воздвигнут верх кирпичный Сотни людей запомнили двустишия: >Не венценосец он в Петровом славном граде, >А варвар и капрал на вахт-параде. >Дивились нации предшественнице Павла: >Она в делах гигант, а он пред нею карла. Популярным был следующий «разговор»: >Не все хвали царей дела. >-Что ж глупого произвела >Великая Екатерина? >- Сына! Кроме этих и нескольких других русских эпиграмм были антипавловские стишки по-немецки и по-французски. По-видимому, число стихотворных насмешек было огромным, еще больше, чем дошло их до нас. Вот, при неудачном спуске корабля «Благодать» Царь будто бы нашел в ботфорте листок со стихами: >Все противится уроду, >И благодать не лезет в воду. Стихи часто дополнялись рисунками. Наиболее известной оказалась карикатура, опубликованная в Англии и перепечатанная 60 лет спустя в первом выпуске «Исторического сборника» Вольной русской типографии. Ходило множество анекдотов, часто вымышленных, иногда реальных. Однако взглянем на них типологически. Известное число коротких историй сравнительно благосклонно к Павлу. Обычная структура подобных «позитивных новелл» такова: некто провинился или рискованно говорил с грозным царем, дело идет, казалось бы, к неминуемой каре, но все кончается хорошо... Вот пример такой истории, несущей оттенок возможного правдоподобия. >"Павел замечает пьяного офицера на часах у Адмиралтейства и приказывает его арестовать; тот не дается и напоминает: «Прежде чем арестовать, Вы должны сменить меня». Царь велит наградить офицера следующим чицом: «Он, пьяный, лучше нас, трезвых, свое дело знает»" Или вот еще смешной эпизод: полицмейстер Ваксин держал пари, что дернет Павла за косу на большом выходе. При проходе царя он взял его за кончик косы. Павел не оборачиваясь спрашивает: «Кто там?» — «Коса не по шву лежит», — отвечает Ваксин. Павел благодарит, пари выиграно. Куда чаще, однако, попадаются сюжеты иной структуры, выражающие определенное общественное мнение: анекдоты, однозначно недоброжелательные к особе Государя (порою высмеивающие даже за добро). Стишков и анекдотов мало. Общим местом становится миф о царском «сумасшествии». «Songe funeste» — дьявольский бред — так оценивает царствование Императора Павла I знаменитый собеседник Екатерины барон Гримм. Свидетель событий, известный немецкий писатель и русский генерал Ф. Клингер: «Перед моими глазами стали происходить в лицах живые комментарии к сочинениям Тацита, мне его мрачные краски временами кажутся даже еще недостаточно мрачными. Счастлив тот, кто только читает об этих вещах и комментирует римлянина, как филолог или антикварий». Сходные образы встречаются и в других документах (при жизни или вскоре после смерти Павла): «Император поврежден...» (британский посол Витворт); «Настоящее сумасшествие — царя» (сардинский посол Бальбо); (Именно эта шифрованная депеша была, по всей видимости, перехвачена русским кабинетом и явилась причиной высылки Бальбо. ) «Тирания и безумие» (Н. П. Панин); «Правление варвара, тирана, маньяка» (С. Р. Воронцов); «Зады Ивана Грозного» (П. В. Завадовский); бессмысленный тиран, «лишивший награду прелести, а наказание — стыда» (Карамзин). Сумасшествие, произносят один за другим авторитетные свидетели, безумный дьявольский бред, «то умоповреждение, то бешенство» (фраза из позднейшего письма близкого Павлу Ф. В. Ростопчина к С. Р. Воронцову); впрочем, великой княгине Екатерине Павловне тот же корреспондент объяснит, что «отец ее был бы равен Петру Великому по своим делам, если бы не умер так рано». «Все, т. е. высшие классы общества, — пишет ненавистник России Адам Чарторыйский, — правящие сферы, генералы, офицеры, значительное чиновничество, словом, все, что в России составляло мыслящую и правящую часть нации, было более или менее уверено, что император не совсем нормален и подвержен безумным припадкам». Современникам вторят потомки: Павел «поврежденный», «горячечный», «коронованный маньяк», «бенгальский тигр с сентиментальными выходками» (Герцен) . «Есть приказы, носящие на себе чистые признаки сумасшествия» (А. Б. Лобанов-Ростовский). А художник Александр Бенуа находит, что безумие царя без слов доказывает его портрет, «стоящий один целого исследования». О «больной психике» Павла пишут затем и исследователи советских времен В общем, все отметились... А в начале ХХ столетия вопрос о душевной болезни Павла Петровича стал предметом исследования двух видных психиатров. В 1901-1909 гг. выдержала восемь изданий книга П. И. Ковалевского, где автор (в основном ссылаясь на известные по литературе «павловские анекдоты») делал вывод, что царь принадлежал «к дегенератам второй степени, с наклонностями к переходу в душевную болезнь в форме бреда преследования» . Однако профессор В. Ф. Чиж, основываясь на более широком круге опубликованных материалов, заметил, что «Павла нельзя считать маньяком», что он «не страдал душевной болезнью» и был «психически здоровым человеком». среди лиц, наиболее заинтересованных в распространении слухов о душевной болезни Павла, была его матушка, но и она никогда об этом поговорила. Изыскивая разные аргументы для передачи престола внуку, а не сыну, Екатерина II в своем узком кругу много и откровенно толковала о плохом характере, жестокости и других дурных качествах «тяжелого багажа» (schwere bagage) — так царица иногда именовала Павла, порою и сына с невесткой вместе. В сердцах Екатерина могла бросить сыну: «Ты жестокая тварь», но о безумии ни слова (см. Шильдер. Павел 1, 248, 253, 466). Малейший довод в пользу сумасшествия — и по известной аналогии с Англией или Данией можно объявить стране о новом наследнике. Однако не было у Екатерины такой возможности, особенно после того довольно благоприятного впечатления, которое Павел произвел в просвещенных, влиятельных кругах Вены, Парижа и других краев во время своей поездки 1782 — 1783 гг. Между прочим, у «сумасшедшего» Царя было вполне нормальное потомство: из 10 его детей девять достигли зрелости; из них разве что Великий князь Константин своими выходками в юности наводил иногда современников на мысль, что у него в голове не все в порядке. А вот результат современной почерковедческой экспертизы. Обилие автографов Павла Петровича, от первых детских строчек «дорогому Никите Ивановичу» до последних, за несколько дней до гибели, позволяет кое-что заметить в эволюции характера. По оценкам нескольких специалистов, почерк Павла не несет каких-либо следов психических отклонений и вполне похож на десятки типических почерков образованных русских людей XVIII столетия. Основной причиной, вызвавшей к жизни версию о «безумце на троне», явилась резкая разница во взглядах Царя и дворянства на личную и сословную свободу. Эта разница достигала такой степени, что, в то время как Государь Павел I представляется многим своим современникам безумным, они казались Павлу Петровичу не понимающими своего долга, своей выгоды, т. е. в лучшем случае неразумными детьми.