Прот. Валентин Асмус. "Краткое пособие по старой орфографии русского языка".
Предисловие к брошюре «Краткое пособие по старой орфографии русского языка». «Русское зерцало», 1999. (транслитерировано со старой орфографии) Важный аспект Русской Революции — <культурная революция>, долженствовавшая явить миру новую культуру и отменить старую — эта последняя обрекалась на частичное уничтожение, забвение, а то <самое ценное>, чем решались загрузить корабль современности, беспощадно препарировалось и лишалось своего истинного веса и значения. Один из краеугольных камней новой культуры — орфографическая реформа, которую можно смело назвать созданием нового русского языка. Реформа имела невидимые большинству современников, но поистине сатанинские цели: пресечь духовную преемственность, лишить русский народ его прошлого, чтобы тем вернее формировать <нового человека>. Реформа содействовала также раздроблению русского народа, так как старая орфография была и создавалась общею для всех русских: ею пользовались и Григорий Сковорода в 18 веке, и карпато-русские писатели в 19 — 20 вв. Культурная элита не приняла реформу. Ее отвергли лучшие поэты (Блок, Цветаева, Вяч. Иванов, чтобы не называть многих других), писатели (Бунин и все остальные писатели первой эмиграции, мыслители (И. Ильин писал статьи против нового правописания, которое он называл кривописанием). Часто говорят в защиту новой орфографии, что она предложена Императорской Академией Наук. Да, действительно, проект реформы возник в недрах Академии. Но он был там же и похоронен, т. к. Академия имела обыкновение изучать всякий вопрос со всех сторон, учитывая все <за> и <против>. Мало того, бывшая Императорская Академия Наук была учреждением, дольше всех сохранявшим в Советской России старую орфографию, в чем ей помогали остатки ее былой свободы (до революции академические издания не подлежали цензуре). Не была индифферентна к проблеме орфографии и Церковь, несмотря на множество проблем жизненно важных и трудностей смертельно опасных. В официальном Церковном Календаре на 1919 год на 4-й странице обложки мельчайшим шрифтом напечатано: <Церковный Календарь набран по новой орфографии. Так требовал Отдел по делам печати; только под этим условием им разрешено печатание Календаря>. Показательно отношение к орфографии той части русского народа, которая избежала большевицкого плена. Между мировыми войнами русское правописание, сохранявшееся в эмиграции, было знаком и знаменем общей <ностальгической> культурной установки. Глубокие изменения принесла Вторая германская война. Эмиграция, вобравшая в себя миллионы беженцев из Советской России, при всем своем политическом антибольшевизме, в каком-то существенном аспекте включилась в советскую культуру, стала одним из ее звеньев. Отчасти это связано с влиянием либерального Запада, под которое все больше подпадала эмиграция. А Запад давно уже <понял и принял> не только Великий Февраль, но и Великий Октябрь. Частным проявлением этого было принятие большевицкой орфографии почти всей послевоенной эмиграцией. Особо стояла Зарубежная Церковь, как некий печальный рыцарь старой и вечной России, сохранявшая и частично сохранившая до наших дней этот символ дорогого прошлого. В последние годы, однако, произошли такие большие изменения, что сложились условия нового духовного и культурного самоопределения. Но видны и масштабы утрат. Страна завалена репринтами дореволюционных изданий самого разного содержания, но книготорговцы жалуются, что такие книги <идут> хуже, чем набранные <современным шрифтом>. Спорадически появляются новые издания, набранные по старой орфографии, но, за немногими исключениями, они заслуживают двойки. Церковные издания распространили новое правописание и на церковно-славянские книги, что грозит окончательным падением клиросной культуры. Отношение общества к старой орфографии смутное. С одно стороны, появилось немало людей, любящих щегольнуть ером на конце слова. С другой стороны, многие имеющие гуманитарные университетские дипломы отказываются читать книги, набранные по старой орфографии, потому что она представляется им непреодолимой трудностью, а для массы людей некнижных нет разницы между старой орфографией и церковно-славянским языком. ———————— Сторонники <упрощения> орфографии обычно взывают к фонетическому принципу письма. Их идеал — <пишу, как слышу и произношу>. Но этот принцип очевидным образом не может проводиться вполне последовательно. Во множестве диалектальных и личных особенностей теряется единство языка. И к тому же еще неизвестно, какова была бы судьба <яти> и даже конечного <ъ>, решайся она не комиссарским <декретом>, а добросовестным и широкоохватным исследованием фонетики живой речи, даже в пределах одной Великороссии. То, что в московском диалекте буквы <е> и <ять> давно уже стали выражать один звук, не относится автоматически к другим великорусским говорам. Немногим более 200 лет назад М. В, Ломоносов писал: <: буквы Е и 'ять' в просторечии едва имеют чувствительную разность, которую в чтении весьма явственно слух разделяет, и требует [:] в Е дебелости, а в 'яти' тонкости>. (Российская грамматика, СПб, 1755, с. 49). Так4 что реформа оказывается несостоятельной даже с точки зрения фонетики. Но фонетический принцип письма неизбежно сосуществует с этимологическим и, также неизбежно, вступает с ним в противоречие. Очень емкое понятие этимологии включает в себя два аспекта: синхронический, где этимология равно озабочена выявлением родства форм и выражением их различия (до революции этимологией называлось то, что нынче называется морфологией), и диахронический, где этимология, выявляя историю форм, показывает их существенное единство во времени. Возьмите для сравнения три основных западных языка: немецкий, французский и английский. В их нынешнем правописании — их более чем тысячелетняя история. Упростить правописание для носителей этих языков равносильно культурному самоубийству. Они дорожат, впрочем, не только племенной своей историей: для них существенна и культурная генеалогия, явленная в языке. Так, немцы не скупятся иметь в алфавите букву , служащую исключительно для написания иноязычных слов. Так обращаются с языком народы, уважающие себя в своем настоящем и в своем прошлом. Конечно, можно предположить, что окажись заокеанские варвары хозяевами английского языка, они бы произвели в нем реформу, аналогичную нашей, и тогда бы все было у них <о-кей>, как нарочито неграмотно выражался один из их <лидеров>: А пока что мы остаемся жертвами реформы, в которой выразилась злоба недоучек и преступное недомыслие устроителей всеобщего счастья. ————- Желая своему народу всего лучшего, нельзя не желать ему и возвращения к правильному русскому правописанию. Как минимум же можно требовать: 1. Привития пассивного знания старой орфографии ученикам средней школы (изъятые буквы алфавита, беглое чтение нескольких страниц нелегкого текста). Это тем более необходимо, что старо-славянский все еще не возвращен в официальную школьную программу. 2. Издания в подлиннике всех писателей, пользовавшихся старой орфографией, даже если они не могли сами издаваться так, как писали, ввиду вышеупомянутого перехода издательств на новую орфографию. Не будем навязывать кривописание Пушкину и Достоевскому! 3. В тех случаях, когда будет сочтено за благо издание церковных книг (молитвословов и др.) не славянским, но гражданским шрифтом, издавать их с использованием букв дореволюционного алфавита. 4. И, конечно же, кто дерзает писать по-старому — делать это правильно!
