Re (6): Миф за номером третьим?
Вы имеете в виду письмо членов Русско-Американского комитета в составе архиеп. Виталия (Максименко), знаменитого русского летчика Б.В. Сергиевского и Б.Н. Бразоля к през. Рузвельту. Привожу соответствующую цитату: «Советская власть обошлась русскому народу до 50.000.000 жизней. в каковой итог входят умершие с голоду и от эпидемий во время великих голодух 1921-1922 и 1931-32 гг., а также замученные позорным ГПУ.». Таким образом, в число пострадавших от известных событий — входят вовсе не только (и не столько) расстрелянные и скончавшиеся в заключении — о чем авторы письма пишут совершенно ясно. Вы сами приводили число населяющих Российскую Империю до переворота — и затем в пятидесятом году. Исключая Финляндию и Варшавскую губернию — сколько же составляет недостача против прогнозируемого числа при естественном приросте? Нелепо и говорить, что недостающие миллионы «погибли в сталинских застенках и лагерях» — с этою формулою и спорить не стоит. — Но вот утверждать, — что, мол, не было никаких миллионов — также весьма странно. И далее в заключительной части письма: «Мы хотим отчетливо указать, что принципиально и безоговорочно мы противимся всякой попытке захвата русской территории. На этом основании русские национальные организации повсеместно протестовали против безобразного брест-литовского договора; на этом же основании они осудили версальский договор, в силу коего большие рерриториальные пространства были выкромсаны из истекающего кровью тела России. На этом же основании мы решительно подняли бы наш голос против всякого покушения современной Германии на захват хотя бы одного квадратного дюйма русской государственной территории. Мы полагаем, однако, что задача охранения целостности России является долгом самих русских, и, далее, что как только придет к власти компетентное русское национальное правительство, оно сумеет разрешить все территориальные проблемы без вмешательства какого-либо иностранного государства». Есть там и о «десятках миллионов крестьян, которые пулеметами были загнаны в колхозы». — Имеются ли у кого-либо в запасе убедительные доказательства того, что эти самые крестьяне добровольно, в массовом порядке, подчинились столь спорной, мягко говоря, практике «коллективизации». «Пулеметы» при желании могут быть заменены иным родом оружия/методом принуждения. Я могу представить себе, ЧЕМ руководствовался И.В. Сталин, проводя указанную политическую линию, — но как насчет самих русских и малорусских мужиков? — я об этом еще от престарелых очевидцев в детстве успел наслушаться. В письме множество и других любопытных деталей. Но вот чего нет — того нет: никакого «сталинского террора» нет и в помине. Сталин упоминается лишь как знаковое имя — т.е. глава пост-российской администрации на территориях СССР. Надо ли повторить, что письмо это исходило не от Синода Русской Православной Церкви Заграницею? Вообще сказать, мне претит сама публицистическая постановка вопроса, — да еще в сочетании с совершенно неподходящим, расширительным толкованием понятия «миф». Речь идет и о двух, из числа наиболее известных, глобального внедрения идеологемах «многократного использования». В русской истории — таких было немало. Например, «зверства крепостного права», «безумие Имп. Павла Первого» и проч., и проч. В истории САСШ — «война/борьба за освобождение негров из рабства». Так вот, надобно четко разделить исследование самой идеологемы (откуда, кто, когда, зачем, механизмы воздействия, результат) — от исследования исторического события, покрывающим названием/истолкованием которого данная идеологема, по замыслу ее конструкторов, должна стать. Примеры: судьба еврейского населения Европы в годы Второй великой войны; судьба основных сословий Российской Империи от момента ее распада и до окончательного формирования СССР (1917-1941). Этими вопросами может и должна заниматься история/исторические науки. А те, кто захотел бы приняться за «разоблачение» идеологем — пускай пользуется данными, полученными в процессе исторических исследований. Или — пускай не пользуется. Изучением же идеологем как таковых — занимаются иные научные отрасли, которые также могут опираться на результаты работ историков. Но положение дел таково, что историк-то для своих нужд практически никогда не может пользоваться «конечным продуктом», каковой предлагают ему как сторонники, так и противники определенных идеологем. Зато он, понятно, вынужден изучать их самих — и критически разбирать предлагаемые ими источники. В этом смысле статья Пенсионера только то и сообщает мне, что автор ее с известною неприязнью относится к евреям, Русской Православной Церкви Заграницею и немцам/Германии периода 1933-1945 гг., — и с известною симпатиею — к Генеральному Секретарю ВКП/б И.В. Сталину. Оно, вроде бы, выглядит с моей стороны зубоскальством, — но приглядитесь! — ведь это и вправду все. Другое дело, что даже самая, казалось бы, малая «вещь» — может стать катализатором роящихся в вас чувств, послужить великолепным «креативным пинком», позволяющим собственным разрозненным соображениям — принять обозримую форму, не только подтвердить, но и «подпереть» их. Только это уж совсем другая история.
