>>без предательства Иуды не произошло бы ни казни Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, ни его Воскресения. Следовательно, делает поистине иезуитский вывод Брандмюллер, Иуда и его преступление - это часть божественного плана, направленного на спасение человечества через смерть и Воскресение Сына Божия.
>Насколько я помню подобные идеи приписывались о. Сергию Булгакову. Вариации на эту тему я когда-то встречал в одной из повестей бр. Стругацких. В наиболее завершенном виде эта тема прозвучала в "Трех версиях предательства Иуды" Борхеса. Теперь вот - в Ватикане.
C праздниками нынешними и наступающими, дорогие братья и сестры!
Святитель Иннокентий Херсонский в книге "Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа" указывает намного более древний источник попыток оправдать Иуду: учение каинитов (каиниты - религиозно-философская секта, возникшая во II веке, прославлявшая осужденных Священным писанием Каина, Иуду и др.). Приведу здесь довольно пространную часть главы XVIII "СУДЬБА ПРЕДАТЕЛЯ".
_________________________________________________
...Но кто укажет следы нрава и жизни несчастного стяжателя, обозначит истинный характер сына погибельного? проникнет тайну его лица и предательства? — Лицо, на первый взгляд, ужасное и вместе таинственное, состоящее в какой-то особенной, разительной противоположности с достопоклоняемым лицом Сына Человеческого! Каиниты, конечно, жестоко заблуждались, почитая Иуду за его предательство, совершенное якобы потому, что он один из апостолов обладал прозрением в тайну спасения человеческого смертью Сына Божьего; но несогласно с истиной поступил бы и тот, кто захотел бы видеть во всей прошедшей жизни бывшего апостола одно мрачное и преступное. За противоположное ручается уже его почти четырехлетнее пребывание с Иисусом среди напастей и искушений (Лк. 22,28), когда многие оставляли Его (Ин. 6, 65-67). Такое постоянство достается в удел не всякому. Сильное раскаяние во грехе, всенародное признание в нем во храме и торжественное свидетельство о невиновности осужденного уже Иисуса, подвергавшее Иуду многим серьезным неприятным последствиям, — также громко свидетельствуют, что в душе предателя еще была совесть, что рука его умела не принимать только, а и повергать сребреники. Все это и многое другое заставляло еще отцов Церкви думать, что душа Иуды не чужда была многих добрых чувствований; почему он и был принят в апостолы и причислен к лику двенадцати. Но вместе с тем, в душе Искариота был зародыш гибельной страсти сребролюбия, этого, по замечанию св. Павла, корня всех зол (1 Тим. 6, 10). То и другое — и похвальная, и предосудительная стороны его характера могли равно расположить его следовать за Иисусом. Где еще, как не в Его святом обществе, как не в Его Божественных беседах, была пища для всех благих помыслов и чувствований? При ком, как не при Нем — Мессии, Царе всего мира — удобнее казалось удовлетворить и свою жажду денег? И вот Искариот — в числе учеников Иисусовых и причтен к лику дванадесяти. Быть не может, чтобы Иисус, избравший Своих апостолов после всенощной молитвы, среди собеседований с Отцом, не ведал, что Он избирает Своего предателя. Ведяше искони, кто есть предаяй Его, — и однако же избрал его! Избрал, да сбудется писание, яко никто же от них погибе, токмо сын погибельный (Ин. 17, 12).Неизбранный, Искариот, конечно, не совершил бы предательства в настоящем его виде, но мог совершить в тысяче других видов: ибо Сын Божий, ипостасная Истина и Благо, предается всякий раз, когда мы злонамеренно изменяем истине и добродетели. Напротив, смертельный недуг, которым заражена была душа Искариота, нигде не мог найти скорейшего и прямейшего исцеления, как в святом обществе Иисусовом, если бы несчастный захотел восстановить здравие души своей! В этом отношении включение Иуды в число учеников было для него милостью величайшей...
Постоянная, непосредственная близость Искариота к Иисусу должна была, по свойству сердца человеческого, сделать одно из двух: или подавить совершенно страсть сребролюбия в сердце Иуды и сделать его совершенно чистым, подобно прочим ученикам; или произвести в нем тайную, постепенно возрастающую скуку от святого общества Иисусова, заставить его, избегая света, так ярко сиявшего перед очами и освещавшего все шаги его, более и более погружаться в собственную тьму, предаться совершенно страсти. К несчастью, над Иудой, по его собственной воле, сбылось во всей силе последнее. Тогда как прочие ученики, вступив в святое общество Иисусово, оставляли, так сказать, свою собственную жизнь и со дня на день более и более начинали жить божественной жизнью своего Учителя и Господа, — Иуда остался со своей гибельной самостоятельностью. В его уме продолжался мрак неверия; в его сердце лежал нетронутый лед самолюбия; он продолжал жить собственной нечистой жизнью, противоположной жизни Учителя. Средоточием этой противоположности была страсть к деньгам, столь противная духу нищеты и самоотвержения Сына Человеческого. Носимый Искариотом ящик сделался ковчегом завета для сребролюбца, из которого сатана посылал ему свои откровения: вся область тьмы обратилась на эту душу, находя в ней убежище и мнимую твердыню против Того, Кто пришел разрушить дела диаволя (1 Ин. 3, 8). Когда Сын Человеческий восходил от одного подвига к другому — несчастный сын погибели ниспадал от лукавства к лукавству, от измены к измене. Все злое настолько глубоко внедрялось в душу Иуды, что должно было оставаться тайной его совести: внешне он был апостол, как и другие.
Учитель, без сомнения, употреблял все средства к излечению недугующего ученика. Свидетельство тому — последняя вечеря. Сколько трогательных и сильных намеков на покаяние! В Евангелии Иоанновом сохранились и другие следы особенного внимания Иисусова к состоянию души Иудиной (Ин. 6, 70). Но по причине заключения чувств сердца, занятого страстью, все доброе оставалось на его поверхности — не было принято И не могло обратиться в силу и жизнь духовную. Прикосновение — самое легкое и дружеское — врачующей руки к ране производило одно внутреннее содрогание и боль.
Терзаемый своей страстью, может быть, не раз Искариот, подобно другим, думал оставить Иисуса (Ин. 6, 66). Но невидимые узы все еще держали его до предопределенного времени; внутренний голос сильно еще говорил за Учителя. Могла говорить в пользу пребывания с Иисусом и самая страсть, все еще не терявшая совершенно надежды видеть Иисуса Мессией. Иуда, — как ни тяжело было принуждать себя непрестанно, — принуждал и оставался!..
Последние события, возбудившие и в других учениках чаяние о близком воцарении Учителя (Лк. 19, 11), вИуде должны были потрясти всю душу надеждой и страхом. «Теперь, — думал Иуда, — не позже, должна решиться Его, — по крайней мере, моя участь! Время подумать решительно о своем будущем состоянии». — Что же слышит сребролюбец от Учителя в продолжение всех последних дней? Частые предсказания о Его будущих страданиях и — ни слова о Его царстве и земных наградах ученикам! «Первосвященники и фарисеи собираются для совещаний, принимают все меры, осуждают нас на смерть, а мы ходим туда и сюда без дела, проводим дни и ночи ни над чем... Прекрасное общество — но оно не по Иуде, которому нужно чем жить. Я не их, и они не мои! Каждый пойдет своим путем!» — «Но нельзя ли извлечь, — шептал демон сребролюбцу, — последней пользы из твоего почти четырехлетнего пребывания с этими людьми? Синедрион весьма дорожит знанием местопребывания Иисусова: почему не употребить в свою пользу этого вызова?.. Указание местопребывания не причинит большого вреда Учителю, а тебе послужит на пользу. Посмеют ли стражи наложить руки на Иисуса! Не в первый раз возвращаться им от Него без успеха. Даже если бы они захватили Его, то во время праздника, боясь народа, не посмеют причинить Ему ничего худого; дело окончится чем-то неважным142 — по всей вероятности, изгнанием Иисуса в Галилею; а ты можешь получить награду как патриот и отличишь себя в глазах фарисеев, что может быть весьма полезно для твоей дальнейшей судьбы...»
Адская мысль принята — и ученик-предатель весь занят сатаной! Не ищите теперь логики в его действиях — это значило бы искать порядка в аду. Пусть Каиафа не будет обещать ему ничего более 30 сребреников — эти сребреники покажутся ему горами золота. Вырваться скорее из рая, обратившегося в темницу, кончить, кончить дело — вот чего хочет душа Иудина, дьявол, в ней живущий!..
Но дело кончено! Учитель в руках книжников! С неимоверной поспешностью они успевают в продолжение ночи провести два собрания, выслушать лжесвидетелей, произнести осуждение, предать Осужденного Пилату на распятие... Вести о всех этих событиях, подобно громовым ударам, раздаются в душе Иудиной. Разродившись предательством, исполнив внушение сатаны, душа предателя сделалась как бы праздной и потому доступной чувству забытого долга. Какой ужасный голос раздается теперь в этой пустыне! Все доброе, на время забытое, в тысяче видов возникает снова, теснится в сердце, подавляет, разрывает его. Иуда видит одно, слышит одно: смерть Учителя! Для него нет более стыда и тайны; все расчеты, сама страсть исчезла, как адское привидение: осталась одна совесть с мучениями! Дружеское участие в этом положении какого-либо священника, какого-либо человека, может быть, остановило бы душу, готовую провалиться в ад. От нескольких минут зависело все. Что же слышит самоосужденный предатель? «Смотри сам», — говорят ему с презрением. — «О, я хорошо вижу, — думает он в отчаянии, — чего стоит подобное мне чудовище: око за око, кровь за кровь — говорит сам закон», — и первое дерево служит ему орудием казни над самим собой.
После этого уже стократ унее было, дабы не родился ужасно несчастный человек сей!
Но речет кто: «Аще писано есть пострадати Христу сие, то чего ради порицает Иуду? Писания бо сотворил есть».Но не тем изволением, а от лукавства. Аще же не изволение его испытывати будеши, то и диавола от согрешения свободиши. Но несть сие, несть. Бесчисленных бо достойны суть мук и сей и он, аще и вселенная спасеся. Не предание бо Иудино спасение нам содела, но Христова премудрость и Его художества богатство, иных лукавства в пользу нам употребляя. Речеши: «Аще и Иуда не предал бы, ин не предал ли бы!» — И что сие на предложение? «Яко аще распятися Христу подобаше, чрез некоего подобаше, речеши: аще чрез некоего, чрез такова человека всячески: аще же все были блази, не содеялося бы смотрение о нас». Не буди; — сам бо Всепремудрый ведяше, како устроити полезная нам, и сему не собывшуся; изобильна бо Его премудрость и непостижима. Сего ради да никто возмнит, яко служитель смотрения бысть Иуда, окаевает его» (Злат. Бесед. 18 на Мф.)
_______________________________ http://www.klikovo.ru/db/book/head/2759
