Re: "Как сладостно...
> С глубоким отвращением, с чувством тошноты прочел я тот поток сознания, который излил ВО в виртуальное пространство на сайте «Русское Небо». В связи с этими излияниями ВО я хотел бы сказать следующее. > > В истории российской эмиграции насчитывают, как известно, аж четыре «волны». В определенном смысле хуже всего приходится последней, четвертой эмиграции. Замена идеальных мотиваций на практически-колбасные породила для наших эмигрантов множество проблем. Им пришлось столкнуться с тем, что само понятие качества жизни далеко не во всем исчерпывается материальной его составляющей. > > Как только превзойден некоторый не очень высокий предел удовлетворения потребностей, сразу же встает вопрос не об абсолютных благах (машина, квартира, счет в банке, годовой оклад, все та же «колбаса»), но о благах относительных — о степени интегрированности в новое общество и в новую среду и о месте, занимаемом в этой новой людской иерархии. > > А здесь выясняется весьма прискорбная вещь. Эти люди порой существенно (а зачастую даже и вовсе несущественно) превосходят своих бывших соотечественников по уровню и качеству потребления. Но вроде бы как бы сильно обогнав бывших соотечественников в социальном статусе, эмигрант последней волны в то же время оказывается и в самом низу статусной лестницы, когда речь идет о сравнении его с новыми соотечественниками — американцами, немцами etc., — а жить-то с ними, не с русскими. > > Такое поражение в статусе, естественно, было и у прежних эмигрантов, однако у них работал, так сказать, «компенсаторный механизм» — например: «мы не в изгнании, мы в послании» (первая и отчасти третья волна), «слава Богу, что вообще живы и что не под Советами» (вторая). > > А вот четвертая волна этой компенсации не имеет. Но нужда-то в утешении остается, бывшие соотечественники последней волны уже не могут удовлетвориться первоначальными объяснениями-оправданиями («уехал, чтобы иметь возможность заниматься наукой / работать по своей профессии / обеспечить будущее детям / посмотреть мир»). И вот они принуждены прибегать к самой малоудачной форме компенсации — к дьяволизации бывшего отечества. В России все должно быть ужасно, ужаснее некуда — ибо лишь таким образом решение расстаться с родной страной получает внятное и убедительное оправдание. > > В конце августа 1998 года, когда рубль сошел с ума, а вместе с ним и «дорогие россияне», граждане РФ. Они реагировали на кризис по-разному. Кто неистово гулял («последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья»), кто пребывал в ступоре, кто проклинал судьбу, кто тщетно пытался спасти остатки денег. Основная масса людей пыталась сделать запасы продуктов и спичек. Но были в те дни и люди, наконец-то испытавшие светлую пасхальную радость. > > Я как раз тогда купил подержанный модем и стал шарить в Интернете. И вот никогда после в русской Сети мне не довелось видеть столько ликующих (порой даже стихотворных — вот что радость делает с человеком) посланий от бывших соотечественников, исполненных торжествующего: «А-а-а, бля...!» > > Так изгнание заканчивалось посланием. В том черном августе на краткое время оказалось (или показалось), что все эмигрантские унижения отныне оправданны, что решение уехать из России оказалось верным, что оставшиеся там бывшие соотечественники — дураки, а я умный. Для пущей убедительности последняя мысль сопровождалась конкретными справками об уровне годового дохода (60 000 у.е. и выше) и рассказом о количестве автомобилей. Бывшие соотечественники являли пользователям И-нета «загадочную русскую душу». > > Признаться, никогда не видел более действенной агитации против отъезда с родины. Чтобы так радоваться постигшей ее беде и делиться этой радостью с бывшими соотечественниками, нужно быть в самом деле глубоко, невыносимо несчастным человеком. С другой же стороны, речи о невозместимом ущербе, нанесенном России массовым отъездом в колбасную эмиграцию, все эти разговоры о пресловутой «утечке умов» тоже показались мне не во всем убедительными. Если с людскими душами там происходят такие странные вещи, то, может быть, и Бог с ними, с этими отъезжими душами, — каким-то количеством глупых и подлых французов, немцев или американцев стало больше, а мы уж как-нибудь перетопчемся. Да. > > Полагаю, что процесс получения гражданства в США – процедура длительная. То есть хлопоты о получении гражданства ВО начал в самый разгар работы над сервером «Русское Небо». Была ли эта работа для него «компенсаторным механизмом»? Но не хватило ему такой компенсации. И он пошел по уже многими проторенной дорожке. Мое пожелание ему – не останавливаться на достигнутом, а последовать примеру литератора Синявского, который взял себе в эмиграции имя Абрам Терц, чтобы свободнее можно было изрыгать хулу на бывшее отечество. > > Дорогой Полковник, несколько слов касательно покойного А.Д. Синявского (всего прочего, то бишь, основного в Вашей замете я не касаюсь). Литературное имя «Абрам Терц» Андрей Донатович Синявский принял задолго до эмиграции; именно так подписаны его сочинения конца 50-60 гг., принесшие ему известность и лагерный срок. Его «подельник-напарник» Ю.М. Даниэль писал под именем «Николай Аржак». То была, отчасти, «культурологическая» шутка. Великоросс Синявский подписывался иудейским прозвищем (при этом жаргонное «терц» взято из блатной присказки «Щас дам в терц — и коронки заблистают»), а иудей Даниэль (поэт и прозаих немалых дарований, и, насколько мне известно, по натуре своей из русских распрорусский, — впрочем, ручаться за это не могу) — прозвищем, так сказать, восточно-славянским ("аржак" — это, тоже нечто жаргонное, едва ли не в системе белорусского языка: означает, кажется, бандит; не могу толком вспомнить — не до языкознания) Но это все так, для разминки. Суть дела состоит в том, что А.Д. Синявский в своих главных сочнениях, — «Суд идет», «Любимов», «Гололедица», «Пхенц» и прочих, входящих в основной его сборник, - один из лучших русских писателей нового времени, в предшественниках которого — Гоголь, Лесков и Розанов. Разумеется, его никак нельзя назвать автором, как принято говорить, православно-патриотическим, вроде Загоскима, Полевого или, скажем, Балашова или Д. Жукова. Но право, он наш — истинный, коренной, отчаянный, с горькой ухмылочкой (вроде перечисленных предшественников). Всегда ли он вел себя безупречно? — никак нет. Платил ли он обязательный ясак «общемiровым ценностям» победителя? — о, да. Даже иногда переплачивал, но только фальшивыми бумажками Таковы большинство его книг 70-80-х годов. Но на засечном рубеже 1993 г. он повел себя безупречно, а для меня это наиважнейший показатель. — Ошибаться возможно было в 1917-м, но уж никак не в 93-м. Да уж это Вы и сами знаете. С легкой руки враждовавшего с ним В.Е. Максимова — А.Д. Синявского зачислили в русофобы. Сам-то Максимов, — в свои «континентовские» времена, — служил победителям много истовее и гаже Синявского, а сочинял — неизмеримо хуже. Но — чудо Божие! — 93-й год помирил их. Уж простите за высокий стиль, душа моя, возрадовалась, когда эти двое тертых и ушлых мужичков, к немалому злобному изумлению начальства, вдруг, ни с того ни с сего, без предварительного предупреждения — в том приснопамятном году дружно харкнули в непристойное рыло российской интеллигенции. Окропиши мя иссопом и очищуся, омыеши ми и паче снега убелюся. Синявского же ранние художественные призведения всем настоятельно рекомендую.
